Глава 26

 

Прошло лето. Дергачев готовился принять первую партию женщин. Для них уже были готовы бараки. Он выстроил их выше мужского лагеря. И теперь со сторожевой вышки он мог обозревать оба лагеря. В бараках из труб шел дым. Протопить печи, было приказано еще рано утром. Все-таки у Дергачева к женщинам было особое расположение.

В полдень, он услышал длинные гудки паровоза. Состав прибыл. Через полчаса на дороге появилась вереница ссыльных. День был осенний, но теплый и солнечный. На лицах женщин не было ни страха, ни усталости. Скорее горькая радость, что наконец-то они прибыли на место. Их прогнали через мужской лагерь и вывели к дороге к новым строениям. Конвой больше не покрикивал, чтобы толпа убыстряла шаг. Женщины торопились сами. Дергачев наблюдая с вышки за толпой, заметил знакомую фигуру. Горячая волна прошла по телу. Он оглянулся на Грязнова.

- Срочно списки заключенных, - сказал он, и, стараясь не выдать своего волнения, пошел в свой дом.

Рассматривая списки, он долго смотрел на свою фамилию. «Дергачева Дарья – прошептал он, - вот и встретились».

Грязнов наблюдал за начальником. Тот молчал, и все больше хмурился.

- Принеси самогона, - вдруг сказал Дергачев, - и побольше, - добавил он.

Грязнов, не вставая с лавки, пошарил рукой за спиной и вытащил большую бутыль.

- Хватит? – спросил он, ставя бутыль на стол перед Дергачевым.

- Потом увидим, - сказал тот, - наливай!

Молча разлили по стаканам, выпили. Дергачев втянул в себя воздух. Дождался, когда приятное тепло согрело грудь. Молча наполнил свой стакан, не наливая больше Грязнову, и залпом влил в себя. Еще, спустя несколько минут, он протянул списки через стол и ткнул пальцем в одну из фамилий. Грязнов, заглянув под палец, вытаращенными глазами посмотрел на Дергачева, ожидая, что тот скажет. И тот сказал:

- Жена!

- Жена?

- Жена, жена. Убежала с любовником. И вот теперь как свиделись. Дай-ка мне ее дело.

Он открыл папку. Долго читал неразборчивый почерк и вдруг застонал, как раненый зверь.

- Что с тобой, Степан? – испугался Грязнов.

- Она дочь родила. Где ребенок, ничего не писано.

- Так не твой же.

- По сроку – мой.

- Да это хуже. Что делать будешь? Может позвать ее?

- Нет! Сегодня я пьян. Убить могу. А мне знать надо, где дочь моя. Я с ней завтра разберусь. В казарме ее завтра оставь, на уборку. Одну! Не переломится. Остальных – лес валить! И иди уже. Мне подумать надо.

Грязнов ушел. Пить больше Дергачеву не хотелось. Он убрал бутыль. Лег, не раздеваясь, на постель и пролежал до утра с открытыми глазами.

Дарья мела полы, огромной березовой метлой. Пыль в бараке стояла столбом, но она, измученная и больная не могла заставить себя, разбрызгать по бараку воду. Знала, что накажут, если увидят, но ей было все равно. Неизвестность, что стало с дочерью, отнимало у нее все душевные силы. Она превратилась в рабочий объект. Молча выполняла все приказы, двигалась, будто во сне и не с кем не разговаривала. Уверенная, что она не сможет прожить в лагере пять долгих лет, определенных ей судом, Дарья решила умереть, как можно быстрее. Физический труд, она еще терпела. Унижения убивали ее. Сквозь пыль она увидела, как кто-то вошел в барак. « Сейчас будут маты или побои», - безразлично подумала Дарья. Фигура стала приближаться, но она отвернулась, чтобы не видеть, как взлетит плетка. Втянув голову в плечи, она ждала удара. Хриплый голос за спиной, заставил ее побледнеть.

- Ну, здравствуй женушка. Не ожидал я такой встречи. Думал, навсегда пропала. Ан, нет. Может, повернешься ко мне?

Даша стояла не двигаясь. Сердце готово было выскочить из груди. Еще минуту назад, ей казалось, что она ко всему готова, а теперь она не знала, как поступить. Степан, взял ее за плечи и грубо повернул к себе.

- Чего молчишь? – спросил он, сильно тряхнув ее. И встретил ее взгляд –растерянный и беззащитный. Он почувствовал, как сдавило грудь и перехватило дыхание от жалости к ней. Все-таки перед ним была его Даша. Ни ненависти, ни злости не осталось в его сердце.

Он усадил ее на нары и сел рядом. Дрожащие пальцы никак не могли справиться с самокруткой, а курить хотелось. Наконец он поджег кончик газеты и затянулся. Даша не отвернулась от дыма, как бывало раньше, а только взглядом проводила отлетающее колечко. Дергачев заметил этот взгляд и молча протянул ей горящий окурок. Она не отказалась, всеми легкими втянула в себя дым.

- Где ты так курить научилась? – спросил он. Голос его был спокойным и мягким. Не было в нем и тени осуждения. И Даша так же просто ответила:

- На этапе.

- Разговора у нас сейчас не получится. Вечером ко мне придешь.

- Куда? – спросила Даша. – ты кем здесь будешь? На заключенного не похож.

- Я здесь, начальником лагеря буду. Вот так-то Дарья, - сказал он.

Даша с любопытством взглянула на него. Дергачев встал. Он очень изменился за это время. У него появилась начальственная осанка и колючий пронизывающий взгляд. Он уже не был, тем растерянным мужиком, ее мужем, который метался и не мог принять решение, как избавиться от опасных людей. Этот не остановится ни перед чем. Ей стало страшно. Все ее существование зависело теперь от него. Она была в полной его власти, и даже не сомневалась, что он уничтожит ее, хотя бы ради собственной безопасности. Постоянно желая себе смерти, Даша, почувствовав настоящую опасность, вдруг осознала, как ей хочется жить. Безразличие к собственной жизни сменилось животным страхом, который сковывал все ее существо и не давал мыслить. Она долго еще сидела на нарах, после ухода Дергачева, не в состоянии продолжить работу. Никто больше не входил и не подгонял ее. Когда тело устало от страха, она успокоилась. Верх начал брать инстинкт самосохранения. Надо было придумать легенду для Дергачева. Такую легенду, которая не заденет его самолюбия. «Знает ли он о дочери? – думала она, - кто отец ее? По сроку она и за его дочь могла сойти. На этом и надо настаивать. Теперь – почему сбежала? Здесь правду надо сказать. Не хотела, чтобы муж убийцей стал ее спасителей. Почему не вернулась? – Боялась, что он ее убьет». Решив, Что она будет говорить Дергачеву, Даша успокоилась. Все остальное от нее не зависело.

В одиннадцать часов вечера, когда объявили отбой, Дарью повели к Дергачеву. Солнце все еще светило, скользя по верхушкам деревьев, хотя вечер уже принес свою прохладу. Плечи ее дрожали, и она не могла понять от страха это или от холода. И вдруг она с ужасом поняла, что перед лицом собственной смерти она ни разу за весь этот долгий день не вспомнила об Александре, да и о дочери она вспомнила только, как о варианте для своего спасения. Горький стыд захватил все тело. Но она тут же нашла оправдание. Ни дочери, ни Александру не грозила опасность. И все-таки ей было горько, от этого.

Даша прошла в комнату и села на краешек табурета. Дергачев сидел за столом напротив. Оба молчали. Грязнов тихо вышел, без шума закрыл за собой дверь. Дергачев встал, раскурил две папиросы и одну протянул Дарьи. Она взяла, и с благодарностью взглянула на него.

- Может и выпьешь?

- Можно и выпить, - сказала Даша, - но лучше не надо. Ты ведь не для этого меня сюда привел?

- Угадала. Хочу знать, что с тобой приключилось, после того, как ты сбежала от меня. Я знал, что это добром не кончится. Я оказался правым. Не предполагал только, что ты в лагерь угодишь. Рассказывай. Сама понимаешь, что и я теперь в тяжелой ситуации. Тебя из Москвы этапом гнали. Значит, до Москвы вы все-таки добрались. Что дальше случилось?

Где твои спасители? Бросили тебя?

- Нет. Я не знаю где они. Я долго болела.

- Что с тобой было?

- Простыла.

- Может, о дочери расскажешь?

Даша смутилась.

- Что говорить. Родилась дочь. Я на квартире жила. Когда меня забрали, она у них осталась. Где теперь не знаю.

- Чья она?

- Моя!

- Не советую тебе, Дарья шутки со мной шутить. Отец кто?

- Кто же кроме тебя, - выдавила из себя Даша, боясь поднять глаза. Но Дергачев поверил и удовлетворенно хмыкнул.

- Какая она?

- Красивая. На тебя похожа, - уже с большей легкостью продолжила Дарья.

- Наша кровь сильная. Люди то хоть хорошие, у которых дите осталось?

- Хорошие. Врачи.

- Значит, не помрет. Ты мне адрес напиши. Батю отправлю. Привезет. Почему домой не вернулась?

- Боялась!

- Чего?

- Тебя боялась. Ты ведь убить их хотел, а они мне жизнь спасли.

- За то теперь твоя жизнь ломаного гроша не стоит. А узнают, что ты моя жена, так и моя ничего стоить не будет.

- Убьешь меня?

- Пока не знаю. Завтра тебя на кухню определят. Живи как немая. Чтобы не слова от тебя никто не слышал. Вечером тебя ко мне приводить будут.

- Зачем?

- Помнится, жена ты мне. Или забыла? Может, другой был?

- Никого не было. Но и тебе нельзя. Донесут кому выше. Сам же говорил.

- Здесь ты не беспокойся. Сюда многих водят.

- Если многих водят, зачем же я еще.

- Затем, что мне так хочется. Рассказывай, за что взяли.

- Александр посылку из-за границы прислал. В ней что-то запрещенное было. Мне не сказали, что в ней нашли. Даже с дочкой попрощаться не дали.

- Значит, все-таки за границу сбежали? Что ж тебя не прихватили? Вот они тебя и отблагодарили, за доброту твою глупую. Жалел я тебя, дуру. Может, если бы бил, как других баб бьют, так не посмела бы такое натворить. Теперь понимаешь, что наделала.

- Поздно, Степан, понимать уже.

- Вот то-то и оно, что поздно. А с чего им вздумалось посылку тебе слать? Знали же, чем это может кончиться. Мне теперь, что прикажешь делать?

- Убей, если хочешь, только не мучай.

- Здесь без меня найдутся мучители. Никто тебя не убережет, если сюда водить по ночам не будут. Если ко мне ходить не будешь, к другим водить будут. Так что выбирай.

- Не надо меня водить, я сама приходить буду.

- Не получится. Из барака вечерами выходить запрещено. Грязнов тебя водить будет. Он человек верный. Увидят, что ко мне водят, остальные отстанут. Если молчать будешь, может смогу на поселение тебя отправить. Теперь уходи. Завтра придешь.

Выпроводив Дарью за двери, Дергачев долго стоит в раздумьях, потом падает на кровать лицом вниз и начинает, остервенело, всаживать кулаки в подушку.

- Что натворила, сучка, - шепчет он в бессилии, - что натворила! Где найти теперь выход. Всю семью загубила. Убить! Единственный выход, чтобы самому не сгинуть. А дочь найду. Найду. Вырастит. Знать ей про наши дела необязательно. – Он кулаком размазывает по лицу слезы и даже не слышит, что рядом стоит кто-то.

- Степан, плюнь ты на все. Давай выпьем, я тебе выход подскажу, - говорит Грязнов, переминаясь с ноги на ногу.

- Ты, Грязнов, всегда рядом, и когда нужен и когда не нужен.

- Не знаю, как ты, Степан, а я себя твоим другом считаю.

- Не обижайся, Грязнов. Лихо мне. Что же ты предлагаешь?

- Пошли за стол, объясню.

Они садятся за стол напротив, выпивают мутную жидкость. Одновременно бросают в рот по щепотки капусты и вытянувшись замирают, ожидая приятного тепла в желудке. Потом, обмякнув, смотрят молча в глаза друг друга. Грязнов начинает:

- Скажи мне только сначала одно. Она тебе живая или мертвая нужна?

- Сам не знаю.

- А ты определись. Я знаю, что делать и в одном и в другом случае. Так чтоб тебе не навредить.

- Ну что ж, расскажи. Я может потом и выберу.

- Ну, первое, это похоронить. Здесь мрут, как мухи. Так что одной больше, одной меньше, никто и интересоваться не станет, отчего сгинула. Второй – сделать вид, что умерла, но на самом деле вывезти ее отсюда подальше. На какой-нибудь заимке жить будет. Ты навещать ее станешь. А там, может, еще что придумаем. Главное, чтобы она никуда не высовывалась.

- Заключение на смерть доктор дает. Если его посвятить, можно похлеще этого угодить в пропасть. Мразь еще та, - говорит Дергачев.

- Припугнуть можно.

- Нет, Грязнов, это не подходит. Сейчас только мы с тобой знаем, что она моя жена. А доктор узнает, все руководство посвятит. Это не подходит.

- Да я его спою. Я и на этот случай знаю, что сделать. Ты только решись, и мне предоставь все остальное.

- Тогда пусть живет!

- Вот и лады. Забудь теперь про нее. К себе не вызывай больше. Пока я все не сделаю. Вот так сожми сердце, - Грязнов стискивает кулак и сжимает зубы, - вот так. И все! Вот нет ее, и все! На меня распоряжение напиши, чтобы я дальние делянки под вырубку осмотрел на послезавтра. Чтоб лошадь телега были готовы. Сопровождения не надо.

- Грязнов, если поможешь, по гроб жизни твоим другом буду. Давай выпьем еще за удачу.

- Нет, Степан, я больше не буду. Я к профессору допивать пошел. Только прошу тебя, чтобы не случилось сегодня, не вмешивайся. Лучше напейся, чтобы от тебя толку никакого не было. Пьянку тебе всегда простят. Работа твоя не из легких. Понял?

- Понял, - сказал Дергачев, и вылил себе в рот на глазах Грязного стакан самогона.

- Можешь еще стакана два хватить.

- Обязательно.

- А вторую бутыль я с собой захвачу. Давно с доктором не пил.

Дергачев выходит на крыльцо и, немного подумав, на всякий случай, закрывает дверь на тонкую палочку. Войти побоятся – видно, что в доме никого нет. И Дергачев при желании легко дверь откроет. Он направился к дому доктора.

Худой, небольшого роста, почти лысый, доктор приветливо улыбается, появившемуся в дверях, Грязнову.

- Что-нибудь случилось, батенька? – говорит он, чуть наклонив голову вправо.

- Да, Яков Елизарович. День рождения у меня. А вот никто не поздравляет.

- А что ж начальник?

- Да пьяный в мат. Себя не видит, не только меня. Может, составишь мне компанию, Елизарыч.

Грязнов видит, как загораются глаза доктора от предвкушения приятного вечера. По натуре своей, доктор труслив и часто пьет в одиночестве, чтобы не сказать ничего лишнего. В дом его в такие дни попасть невозможно. Дергачев закрывает на это глаза, так как сам не без греха.

Грязнов ставит на стол бутыль, кладет шмат сала и копченую лосятину. Яков Елизарович, достает из своих запасов огурчики, грибочки и только что сваренную картошку. Потом роется в своих вещах и подает Грязнову новую косоворотку, расшитую по отвороту.

- Это подарок тебе Гриша. Купил давно уже, по случаю, да где здесь такую красоту оденешь. А тебе пригодиться. Ты молодой, красивый. Все девки твои будут, - засмеялся довольный доктор.

Грязнову становится не по себе. Он видит, как радуется Яков, оттого, что нашел подарок для него. Как суетится, чтобы угодить гостю. « А гость-то пришел не с добрыми намерениями, - думает Грязнов, – да отступать теперь не куда». Он улыбается, и садиться за стол.

- Что ж Гриша, с Днем ангела тебя. Здоровым будь и счастливым, а все остальное приложится.

- Спасибо, Елизарыч. Хоть ты меня сегодня одного не оставишь.

- Нет-нет, Гриша. Хочешь, до утра просидим.

- Хочу.

- И я хочу, - захихикал доктор.

Они выпивают залпом по целому стакану, обильно закусывают. Доктор быстро хмелеет и начинает просить Грязнова примерить его рубаху. Тот не отказывается. Одевает ее на свое большое тело и улыбается. Доктор бы, в такой огромной рубахе, выглядел бы совсем нелепо.

- Давай за рубаху, - говорит он, и наливает еще по стакану.

- Мне бы поменьше, - зная свою слабость, неуверенно сопротивляется доктор.

- Следующая будет поменьше, - говорит Грязнов, и, подняв стакан, ждет, когда тот допьет до дна. Выпивает сам. Но даже после второго стакана он не чувствует в себе хмеля. – Давай споем, Елизарыч.

- Давай. Про чайку знаешь?

- Которую охотник подстрелил?

- Про нее. – Доктор начинает петь: « Вот брызнуло утро, румянятся воды. Над озером быстрая чайка летит…». « Ей мало простора, ей мало свободы. Лучом ее солнце своим серебрит», - подхватывает Грязнов.

Песня льется и тревожит душу. Елизарыч растроганно смахивает слезу, а Грязнов радуется, что теперь весь лагерь знает, что доктор ушел в загул. Он следит, чтобы тот не заснул раньше времени и подливает ему по чуть-чуть, поддерживая его хмель на одном уровне. Сам давно уже не пьет. Когда окна дома покрылись чернотой, Грязнов заводит разговор, что не мешало бы в свою компанию пригласить женщин.

- Где ты их здесь возьмешь? – тяжело отрывая голову от стола, говорит доктор.

- Но ты скажешь, Елизарыч. Целый лагерь баб.

- Не! – испуганно говорит тот, - с ними нельзя. Не положено.

- Не положено, потому что не ложим, - рассмеялся своим словам Грязнов, - а я такую цыпочку здесь знаю, глаз не отведешь, как в сказке. Пойдем, покажу.

- Не я не могу, - сопротивлялся доктор.

- Да кто узнает. Что бабы пойдут жаловаться? Ты кого боишься, Елизарыч. Меня? Да я после того, как ты мне день рождения устроил, стану твоим лучшим другом. Уважь меня. Приведи сюда эту бабу.

- Не могу. Пойми, не дойду я.

- Хорошо. Напиши записку, что срочно ее вызываешь. Чтобы все знали, что идет она не куда-нибудь, а к доктору.

- Давай карандаш. Только сам пойдешь.

- Тебе, Елизарыч она страсть, как понравиться.

- А себе бабу хочешь? Я на двоих напишу, - раздухарился доктор.

- Не надо. Нам одной на двоих хватит.

- Как это?

- Да не очень она в мужиках разборчива.

- Может не надо такую.

- Красивая больно. Не пожалеешь.

- Фамилия как?

- Дергачева, - Грязнов делает ударение на втором слоге. Выхватывает лист из-под руки доктора, и быстро уходит.

Спящую Дарью снимают с нар и выводят из барака. Она молча ждет.

- К доктору тебя. Нашли у тебя что-то, - говорят ей, и она облегченно вздыхает. Про доктора молва в лагере хорошая, не обижает.

У дома доктора их встречает Грязнов. Он забирает записку из рук охранника и говорит:

- Можешь идти, обратно сама дойдет.

Когда охранник скрывается в темноте, Грязнов наклоняется к уху Дарьи и говорит голосом, не терпящим возражений:

- Жить хочешь?

Дашу начинает трясти от страха, едва слышно, она отвечает:

- Да.

- Тогда будешь делать все так, как я скажу. Сейчас ты должна понравиться доктору. И дать ему понять, что ты с ним на все согласна. Понятно?

- Понятно.

- Пошли, коль понятно. И чтобы ни одного вопроса. Сделаешь, как я велю – будешь жить. Хоть на шаг в сторону – похороним.

Когда вошли в дом, доктор почти спал.

- А ну вставай, - закричал весело Грязнов, - смотри, какую кралю тебе привел. Прям не у меня, а у тебя день рождения.

Доктор отрывает голову от стола и смотрит на Дашу.

- Хороша! – говорит он с восторгом. А она согласна?

- Согласна! Садись бабонька за стол. Выпей с нами. Доктора уважь.

Дарья безропотно выполняет все, что говорит Грязнов. После самогона, страх уходит. Она с надеждой смотрит то на одного, то на другого. У обоих глаза масленые, ничего хорошего Дарьи не предвещающие. Грязнов опять разливает самогон, до краев наполняя стакан доктора.

- А ну, девка, распусти волосы, - приказывает Грязнов.

Даша стягивает с себя платок, и от кивка головы волосы рассыпаются по плечам.

- Хороша! – говорит доктор и, держась за стол, привстает, - подойди ко мне. Рот его в сладострастной улыбке. Он уже не похож на маленького доброго доктора. Это просто пьяный похотливый мужик, тянущийся своими засаленными руками к своей безответной жертве. – Сюда, говорю, иди, - приказывает он.

Даша опасливо подходит ближе. Он дотягивается до ее волос. Запускает в них растопыренные пальцы и, крепко захватив волосы, притягивает Дашу к себе. Его блестящие от жирной пищи губы начинают искать рот женщины. Комок отвращения подступает к горлу Дарьи и она, нащупав на столе бутыль из-под самогона, со всего маху бьет доктора по голове. Тот, враз обмякнув, опускается на пол, не выпуская Дашиных волос из сжатых кулаков. Даша гнется за ним, под болью, пытаясь разжать его пальцы. Грязнов, не ожидая такой развязки, какое-то время стоит не двигаясь. Потом, бросается к доктору. Хватает его на руки и вместе с идущей за ними Дашей несет его на кровать. Он разжимает пальцы доктора, освобождая из плена Дарью.

- Натворила ты, бабонька, - говорит Грязнов. – Сядь подальше и молчи. Даша подчинилась. Он, наклонясь к лицу доктора, стал прислушиваться. Потом, проведя рукой по голове, улыбнулся и подмигнул Дарьи.

- На голове шишка приличная, но живой. Теперь слушай меня внимательно.

Даша кивнула головой, смотря на развеселившегося Грязнова.

- Доктор теперь до утра спать будет. Сиди здесь. А когда услышишь, что идет кто-то, кто бы это ни был, ляжешь здесь на полу, и что бы с тобой не делали, ни звука, ни движения. Конечно, еще раз повторяю, если жить хочешь.

- Я поняла.

- Ну что ж, тогда бог нам в помощь.

Грязнов ушел. Даша, с опаской поглядывая на кровать, где лежит доктор, стала прислушиваться к шуму за окном. Там было тихо. Ночь брала свое, и она стала потихоньку засыпать. Голова ее стала тяжелой, тело слабым. И, уснув окончательно, она с грохотом падает вместе со стулом на пол. От шума пришел в себя доктор. Он встал с кровати, огляделся мутными глазами и увидел на полу женщину. В доме больше никого не было. Женщина лежала без движений. В это время на крыльце затопали сапогами. Громкие голоса о чем-то разговаривали. Дверь отворилась. В дом вошел начальник лагеря и Грязнов.

- Что здесь случилось? – спросил Дергачев. Доктор молчал. Грязнов стал объяснять. По мере того, как говорил Грязнов, у доктора вытягивалось лицо, и он быстро-быстро моргал своими маленькими глазками.

- Доктор бабу пригласил к себе. Осмотреть ее хотел. Подозрение на сыпь у нее была. А она его соблазнять начала. Во, видишь, волосы распустила. Но Елизарыч оттолкнул ее, она вишь головой об стол шарахнулась и все, с концами. Какой теперь диагноз на смерть ставить?

У доктора отвисла челюсть. Дергачев, посмотрев на распластанное тело женщины, равнодушно сказал:

- Пиши доктор, что хочешь. А эту, - он брезгливо ткнул пальцем в пол, Грязнов убери сейчас же, чтоб доктора не загружать. В могильник прямо сегодня. Да, доктор, задал ты мне задачку. Грязнов! – окрикнул грозно Дергачев, - я сказал убрать это немедленно.

Грязнов подхватил женщину за ноги и потащил к выходу. Когда дверь закрылась, Дергачев подошел к столу и налил два стакана.

- Выпей доктор. В жизни всякое бывает. Не бойся, не выдадим.

- Степан Федорович, я, я – по гроб жизни.

- Вот и ладно. За наше здоровье!

Судорожными глотками, доктор до дна выпил самогон.

- Как же я так смог? Ничего не помню. Ох уж эта горькая.

- Не скули! Всем тошно. Отсыпайся. Завтра рапорт подашь на смерть этой бабы. Я подпишу. Да не бойся ты, - успокоил он испуганного доктора, - ее уж сегодня зароют. Никто про то знать не будет.

- Спасибо. Век, век…

- Да понял, понял, что век…, - сказал Дергачев, а про себя добавил: «Мои сапоги лизать будешь. Небось, втихую бы, без свидетелей убил кого, так, так бы не трусился. Противно все!» Дергачев вышел и отправился к себе. Грязнов просил его не во что не вмешиваться, и он полностью доверился ему, сказав себе: « Что будет, то и будет».

Добавить комментарий

Защитный код
Обновить